НАСТОЯЩИЙ МАТЕРИАЛ ПРОИЗВЕДЕН И РАСПРОСТРАНЕН ИНОСТРАННЫМ АГЕНТОМ ГАЛЛЯМОВЫМ АББАСОМ РАДИКОВИЧЕМ. 18+
Публичная активность Пригожина вызывает все больше вопросов. «Почему ему все это дозволяется? Как так выходит, что он до сих пор на свободе?» И действительно. В российской политике не осталось, казалось бы, ни одного правила, которое бы не нарушил хозяин «Вагнера». Тем не менее ему все сходит с рук.
Дело в том, что сейчас Пригожин нужен Путину больше, чем Путин нужен Пригожину. Президент намертво связал свою судьбу с войной, а добиться в ней какого-то мало-мальски приемлемого результата без «Вагнера» он уже не рассчитывает.
Думаю, в какой-то момент Пригожин сказал Путину что-то в таком духе: «Владимир Владимирович, вы же понимаете, у меня такие отморозки служат, что руководить ими я смогу только если сам буду выглядеть еще большим отморозком. А без этого у меня там все развалится. Лично вас я, конечно, критиковать не буду, а вот прочую номенклатуру мне придется иногда покусывать. В конце концов, вы же сами это иногда делаете».
Путин дал на все это добро и теперь терпит. Боится, что без Пригожина дела на фронте пойдут совсем кисло. Хотя, строго говоря, вреда от последнего президенту сейчас не меньше, чем пользы. Если военные подвиги «Вагнера» выступают серьезным фактором стабилизации системы, то публичная активность его командира ведет ровно к противоположному. Для нынешней государственной машины она абсолютно деструктивна. Пригожин уничтожает репутацию системы и ниспровергает авторитеты. В результате его деятельности рушится вера в могущество начальства. Какое уж тут могущество, когда лысый уголовник о него буквально ноги вытирает. В результате приходит понимание, что настали последние времена — когда все дозволено. От былых иерархий и фетишей скоро не останется и следа, а пресловутая путинская «стабильность» благополучно почила в бозе.
Пригожин сейчас играет две взаимоисключающие роли: он одновременно и буревестник революции, и тот единственный, кто способен начинающуюся революцию предотвратить. Троцкий и генерал Корнилов в одном лице. С одной стороны он демонстрирует, что система сгнила и ни на что не способна, он навязывает стране новую модель поведения — плюй на начальство и делай то, что сам считаешь нужным. С другой — Пригожин пытается позиционировать себя в качестве того единственного, кто способен эту систему спасти.
Помимо того, что было описано выше, есть еще одно обстоятельство, которое делает позиции хозяина «Вагнера» в достаточной степени устойчивыми — ну насколько вообще хоть что-то может считаться в нынешних условиях устойчивым. Пригожина не арестовывают по той же самой причине, по которой не арестуют, например, Гиркина.
Режим попросту не может позволить себе репрессий в отношении представителей «патриотического» лагеря. Последний и без того не очень доволен президентом: войну развязал, а выиграть не может. Если эту публику сейчас еще и давить начать, так она, недолго думая, переметнется к оппозиции: «Путинские критики, оказывается, правы были. Он действительно в диктатора превратился». Фигурально выражаясь, вскоре после того, как Пригожин или Гиркин окажутся в соседних с Навальным камерах, их фанаты окажутся по одну сторону баррикад со сторонниками последнего. Из таких союзов нередко вырастают революции. Желая избежать указанного сценария, Кремль вынужден терпеть плевки «патриотов».
Тут надо понимать, что по вопросам внутренней повестки непреодолимых противоречий между последними и «либералами» уже давно нет. В рамках «Умного голосования» сторонники Навального неоднократно массово голосовали за коммунистов (тех самых, которые давно уже требуют покарать «украинскую хунту» и присоединить Донбасс), а КПРФ все более активно интегрировала в партийные ряды молодых политиков, которые по своей риторике больше походили на представителей несистемной оппозиции, чем на классических коммунистов — таких как Михаил Лобанов или Евгений Ступин. А Болотная с чего начиналась, помните? Первыми протестовать тогда начали русские националисты, либералы уже потом подтянулись.
Чтобы подобное объединение вновь стало возможным, всего-то и надо, чтобы темы репрессий и уничтожения остатков политических свобод вышли на передний план по отношению к теме войны. В условиях затянувшегося конфликта это рано или поздно произойдет. Монархию в России в феврале 1917-го объединенными усилиями свергали те, кто требовал «войны до победного конца», вроде кадетов, и те, кто с первого же дня объявил ее преступной, — например, большевики.
Слабым местом режима в указанном смысле являются приближающиеся президентские выборы. Ни либеральная оппозиция, ни разочарованные «патриоты» не являются сторонниками идеи бесконечной фиксации статус-кво. Они хотят перемен. Попытка Путина переизбраться вопреки желанию граждан вызовет у них схожие — негативные — эмоции. История Болотной может повториться.
Рассуждая о Пригожине, любой эксперт рано или поздно сталкивается с вопросом об его электоральных перспективах. Многие считают, что разочарованные в Путине «патриоты» сейчас бросятся искать кого-то «более сильного» и не сумеют пройти мимо президентского «повара».
Такого не будет. После Путина ниша «патриотизма» и фанатов «сильной руки» попросту деградирует. С ней случится примерно то же самое, что случилось в 90-е с лагерем разочаровавшихся в Ельцине сторонников реформ. Те ведь не отправились на поиски более последовательных и эффективных реформаторов, они попросту разочаровались в самой идее демократии. Так и сейчас: это будет разочарование не только и даже не столько в Путине, сколько в «патриотических» идеалах в целом. После падения режима резко вырастет спрос на политиков, предлагающих модели будущего, основанные на отказе от противостояния с окружающим миром — во всяком случае в его наиболее примитивном — путинском — варианте.
Политическое предложение Пригожина в этом смысле не оставляет ему шансов. В обществе, которое хочет демобилизации и нормализации, нельзя делать ставку на эскалацию. Пригожин всем своим видом демонстрирует, что он не даст народу спать спокойно, а ведь именно то, чего сейчас хочет народ. Люди просто-таки мечтают, чтобы политики от них отстали. Ни милитаризация экономики, ни новые волны мобилизации, ни превращение России в Северную Корею, обещанные Пригожиным, не отвечают глубинному запросу россиян.
