Бизнесмен Олег Тиньков в эфире программы «Воздух» на канале «Ходорковский Live» рассказал Дмитрию Еловскому о том, что почувствовал, когда узнал, что Великобритания сняла с него санкции, дал совет предпринимателям в России и рассказал о своих планах на будущее.
— Олег, что надо сделать для того, чтобы Лондон снял санкции с российского бизнесмена?
— Хороший вопрос. Как минимум, наверное, высказать четкую, внятную позицию по поводу своего отношения к войне, отношения к путинскому режиму и так далее. Потому что я сейчас смотрю, там суды уже начались, вчера как раз у Шведлера первый суд был, дальше там какие-то суды будут, я смотрю на этих ребят, они сидят на двух стульях и при этом пытаются судиться и доказать английскому правосудию или английскому правительству, что ты никакого [отношения к Путину] не имеешь. Это очень странно выглядит. Я потерял деньги, я продал за копейки, я уехал, я осудил, все понятно. Я пострадавший по сути. Я доказывал английскому правительству, что [санкции] это ошибка. А очень странно смотрится, вот там Усманов, Абрамович, Сидоров, Петров — они доказывают в судах, что они не виноваты. У меня сразу возникает вопрос — а чего в России-то их тогда не арестуют?
Они говорят, другими словами, что они к Путину никакого отношения не имеют, они его не любят и они, как бы, с ним не сотрудничают. Но это же, как бы сказать, просто не патриотично, это уголовная ответственность. То есть, я вообще не понимаю, что происходит, это какой-то сюр. Люди уселись на двух стульях, сидят и пытаются какой-то цирк разыгрывать.
Для того, чтобы с них сняли санкции, им нужно четкую занять позицию, продать или отдать активы и уехать из страны.
— Что вы почувствовали, когда узнали новость о том, что с вас сняли санкции? Кстати, как узнали?
— Мне кто-то вчера написал. Даже не мой юрист, а какой человек написал: «Поздравляю». Я говорю: «С чем?». Я не поверил даже сначала, был удивлен, а потом он прислал какую-то ссылку, даже не ссылку, а документ из FCDO, из правительства Англии и тогда я поверил.
Вы знаете, у меня сложное такое ощущение, наверное, его можно сравнить с таким: когда человека признали убийцей и он был 18 месяцев осужден как убийца, а потом приходит и говорят, слушай, ты свободен, ты не убийца.
Ну в какой-то момент, в первые секунды, если честно, я заплакал прямо. У меня прямо такие эмоции были, что я сказал, ну ** твою мать, ну что это такое, за что я страдал 18 месяцев? То есть, вроде бы ты рад, что тебя освободили, но ты же не был убийцей. То есть, я до сих пор не понимаю, за что я был под санкциями, почему я должен был страдать 18 месяцев, не иметь ни счетов, ничего, платить кэшем. Все думают, что это шуточки. А санкции — это вообще не шуточки ни разу, это очень серьёзные ограничения. То есть по сути человек поражён в своих правах. Все читали и плач Фридмана и Авена и так далее. Это очень сложно.
Конечно, ты рад, с одной стороны, что все эти твои лишения прекратились, но с другой стороны — за что это было? Почему я это получил? Невиновному сказали, что теперь ты не убийца. То есть я как-то не особо-то и радовался. То есть сначала обрадовался, а потом стал раздражаться.
— Сложный букет эмоций. Но это, конечно, очень круто и очень здорово и я, и наш коллектив рады за вас и вас, естественно, поздравляем. Кому вы благодарны за это решение? Ну, кроме непосредственно тех людей в британском правительстве, которые его приняли?
— Понятно, что семья моя поддерживала меня, всегда была рядом со мной, это без вопросов. Я им всегда безмерно благодарен. И в моей болезни, в лейкемии, борьбу с которой я веду четыре года и сейчас нахожусь в ремиссии, слава богу. И моим адвокатам. Но я также очень глубоко обязан и благодарен, например, — я не знаю, в каком он статусе находится, он владелец вашего канала «Ходорковский Live», или спонсор, или один из инвесторов — Михаилу Ходорковскому. Смешная ситуация заключается в том, что я с ним никогда не встречался, мы с ним не были знакомы, никогда не виделись, и он за меня, что называется, вписался. И он, и фонд Навального, с которым я тоже никогда не был знаком, не видел Навального в глаза и никогда с ним не общался. Мне было очень приятно. Это, наверное, дало мне понимание, что я делаю что-то правильное, делал что-то правильное, потому что такие люди, как Михаил Ходорковский, за меня заступились, такие люди, как организация Навального, он лично, понятно, сейчас, к сожалению, в застенках. Мне было это очень приятно.
Безусловно, большую помощь мне оказал мой старый английский друг Ричард Брэнсон, который написал тоже письмо за меня. Также письма за меня писали Маша Гордон, наш бывший член совета директоров «Тинькофф», она живет в Англии, Эшли Данстер, Майкл Калви, который меня сто лет знает и который сам незаслуженно пострадал от режима в России. Там было у меня очень много подписантов и я не то чтобы их сильно искал, они все сами на меня вышли.
Я им очень всем безмерно благодарен и я только что опубликовал инстаграм-пост, буквально 10 минут назад, где я написал примерно следующее: Почему я сейчас живу в Европе? Потому что я не могу жить теперь уже, после 24 числа в этой диктатуре. Потому что раньше была, все-таки, другая ситуация, а сейчас это диктатура. В России один человек всё решает, он поднимает телефон и звонит, и [говорит], сколько там [лет] Стрелкову дать, сколько Навальному и так далее. А здесь, в Европе, в Англии, в Америке всё-таки работают институты, работают медиа, пресса, суды и это очень приятно. Даже если демократия — как сказал Черчилль, это не идеальная форма правления, но лучше никто не придумал, — даже если она делает, безусловно, ошибки, и мы их видим каждый день, но разница между демократией и другими формами правления в том, что она эти ошибки рано или поздно исправляет. И это было очень приятно.
Я, кстати, был уверен, что они исправят. Я с самого начала сказал, я же никогда не делал никаких агрессивных заявлений. Я говорил, что я их понимаю, они сделали ошибку. Потому что, когда Путин развязал эту войну, они были настолько в шоке, что они просто действовали быстро и всех подряд гребли. Ну там, Тиньков, громкое имя, банкир — и меня загребли под общую дудочку. Но я знал, что рано или поздно они разберутся.
Я думаю, что еще можно ожидать, наверное, к сожалению, немного, но несколько бизнесменов должны быть от этих санкций дурацких освобождены. То есть это говорит о том, что все-таки демократические институты работают, это как организм, у которого иммунитет. Он болеет, человек страдает, он блюет, но он проблевался и потом он здоров.
А в России ничего хорошего не будет, там Путин по телефону сроки назначает. Не будет Путина — будет назначать какой-нибудь Сечин. И в этом разница. Россия находится в говне, в диктаторском режиме, где нет никаких институтов. И я думаю, что предпринимателям нужно скорее продавать все, что там есть, и валить оттуда, пока не поздно.
— Многие предприниматели, представители бизнеса, которые уезжают из России, особенно под давлением, начинают на западе заниматься общественной работой, политикой и работают над теми институтами и процессами, которые так или иначе, согласитесь, рано или поздно в России понадобятся, когда все закончится. Видимо, это случится и, возможно, скорее, чем многие из нас думают. Нет ли у вас каких-то подобных планов?
— Нет, я когда-то в далеком 1994 году в интервью газете «Деловой Петербург» — я же петербургский бизнесмен — сказал, что у меня нету никаких амбиций заниматься политикой и нефтью — а тогда все нефтью занимались. Я не понимаю в политике, мне это не интересно. Вот Михаил Ходорковский или Навальный — я их уважаю за их позицию, они молодцы, им это нравится, они это понимают. Нет, это вообще не моё.
Я пока нахожусь в стадии реабилитации, восстановления от своей ужасной болезни и, наверное, потом что-то начну делать на предпринимательском поле. Чем могу помогать — напомню, что все-таки у меня существует два фонда, они работают в России. Фонд семьи Тиньковых, который помогает обучению врачей и оснащению клиник по борьбе с раками крови, и также фонд борьбы с лейкемией, так называемый «Лейкозу — нет», который помогает адресно уже непосредственно людям, болеющим раком.
То есть есть два фонда, но они на территории России, я и моя жена, мы этим занимаемся. Это вот общественная [работа]. А политическая — ну я просто могу сказать свою точку зрения, могу поддержать, но у меня нет амбиций. А главное — понимания, как этим заниматься.
— Я боюсь, что на ваши благотворительные проекты в России сейчас будет оказано огромное давление, особенно после этих новостей, после того, как вас сняли санкции. Вы готовы к этому?
— Ну конечно, Россия же такая страна, так сказать, контрастов, не сказать больше. Ну только хуже себе сделают, вернее, людям, которые болеют. Я ко всему готов, я не удивлюсь, если они меня сделают иностранным агентом, возбудят пару уголовных дел. Ну, наверное, закроют все фонды. Но они только сами себе в ногу будут стрелять. Сегодня в России смертность от раков крови ровно в два раза выше, чем в Европе, где я сейчас нахожусь. Даже в два с половиной. То есть у нас и так все еле-еле, люди умирают с утра до вечера.
Да, я к этому готов. Наверное, они так и сделают. Мне в общем и целом все равно, меня с Россией ничего не связывает, ни меня, ни мою семью. Мне не интересна эта страна. Вот мы помогаем больным людям. Если они посчитают, что это нужно убрать, то пускай убирают. Пускай банк ещё переименуют, не забудут. Это очень смешно, когда я вижу по телевизору, я иногда смотрю русские спортивные каналы, например, по «Матч ТВ» футбол, там идет реклама «Тинькофф — он такой один», мне очень забавно. В общем и целом это не патриотичная реклама. Тиньков — он такой один, кто высказался против Путина.
— Нет ли у вас каких-то амбиций начать новый проект в Европе? Может быть, какой-то банк, но международный, что-то типа «Революта», например?
— Как я сказал, мне хотелось бы до конца года еще заняться восстановлением и вот с января следующего года я подумаю. Надо что-то сделать. В Европе — нет, потому что она конкурентна, она занята. Есть интересные рынки, я вот сейчас консультирую пару стартапов — один в Филиппинах, один в Мексике. Они учреждены бывшими моими коллегами из «Тинькофф» банка, вот, может, как-то туда подключиться. Не знаю.
Точно не в Европе, но что-то надо сделать. Главное, чтобы здоровье было. Здоровье будет, еще 55 лет — ну, наверное, еще что-то можно попытаться сделать.
