Администрация президента на семинаре для своих сотрудников и региональных политтехнологов рассказала, что в 2024 году президентская кампания будет строиться вокруг идеологии консерватизма: Путин, как хранитель традиционных ценностей, Россия как государство в себе. Вместе с Дмитрием Быковым* пытаемся выяснить, насколько состоятельно это решение и что на самом деле предложат россиянам взамен светлого будущего и стабильности, о которых уже никто не вспоминает.
* – Власти РФ считают иноагентом.
— Продадут ли консерватизм под соусом Путина россиянам в 2024 году, как думаете?
— Да нет. Речь не идет о продаже консерватизма. Перестаньте верить тому, что говорит Кириенко. Если человек на ваших глазах много что беспардонно солгал, это повод, как минимум, не относиться серьезно к его заявлениям.
Ну какой консерватизм? Вообще, надо сказать, что консервы — это понятие довольно негативное, понятие со шлейфом дурных ассоциаций. Помните, как в анекдоте, когда людоед приносит домой гробы, а людоеденок в ответ: «Папа, опять консервы!”» Вот это то же самое. Попытка продать труп вместо живой политической идеи.
А проблема в том, что россиянам продают не консерватизм. Вообще, не очень понятно, что консервируется. Консервируются, в данном случае, гнилые руины какие-то. А россиянам продают гораздо более серьезную вещь.
Видите ли, россияне вместе с Путиным замазаны кровью. Они вместе с ним поучаствовали в убийствах, в уничтожении чужой страны. Они вместе с ним подписали кровью договор с дьяволом. Это очень прочная связь. Совсем недавно в прямом эфире мы как раз вспоминали слова Ахматовой:
Как вышедшие из тюрьмы,
мы что-то знаем друг о друге
Ужасное. Мы в адском круге,
А может это и не мы.
Совместное групповое изнасилование, а именно это случилось с народом России, способно спаять людей коллективной ответственностью гораздо сильнее, чем любой консерватизм. Россия — страна, у которой нет идеологии. Не верят в идеологию. А продается это чувство общее: мы вместе с Путиным имеем общую стыдную тайну.
Вот как Сергей Нечаев, небезызвестный террорист, связывал свои пятерки повязанностью в общем кровавом деле, так Путин замазал, замостил кровью россиян. Они повязаны общим преступлением. По большому счету, судить надо не только тех, кто убивал украинцев, а тех, кто одобрял, кто пропагандировал, кто терпел. Потому что, ты мог изменить и не изменил. Потому что: не убьют же они всех? Нет. Убьют. Святая вера. Потому что все страшнее, любое падение страшнее, чем быть на улице с плакатиком. Поэтому, вот эта общая повязанность низостью и есть то, что будут продавать, а консерватизм — это ярлык, наклеенный на окровавленную кость. Вот и все.
— То есть, теперь вот эта вот общая повязанность кровью — это и есть наша традиционная ценность?
— Да, общая вина, синдром общей вины. Даже более того, в этом есть такая своеобразная гордость. Вот видите? Да, мы очень плохие. Мы первые с конца, но весь остальной мир – он что же? Весь остальной мир покупал у нас нефть и газ. Тоже терпел, вел с нами переговоры, подписывал с нами Минск. А весь остальной мир вообще теперь смотрит на нас свысока. Нельзя оскорблять великую страну. Вы уже оскорбили нас в девяностые, глядя на нас свысока. Вы же имеете всего два варианта реакции на нас: либо вы нас панически боитесь, либо вы нас презираете. Из чего же нам выбирать?
Конечно, все разговоры о том, что нас ставили на колени, нас презирали — это такая же дешевая ложь, а все, что говорит Сергей Кириенко и остальные российские идеологи и Путин тоже – дешевая, глупая ложь. Но вот это ощущение общей повязанности виной и общего изгойства, оно правильное, оно верно угадано.
Нам будут продавать национальную гордость от всеобщего группового растления. Это эмоция очень низкого порядка, но эта эмоция действенная.
— Ну и все-таки о тех, кто борется, мы же тоже не можем забывать. В частности, Евгений Ройзман, например. Стало известно, что суд отклонил апелляцию Евгения Розмана, оставили в силе его 14 суток. На фото из суда ваша книжка у Евгения в руках. Это повод спросить вас: что вы думаете по поводу нового административного дела? Для чего оно? Ведь понятно, что не случайно.
— Спасибо. Вот я должен сказать, хотя сейчас эта благодарность, наверное, неуместна на таком фоне, ни один критик, ни один коллега, ни один вообще человек в литературе не сделал для меня больше, чем сделал для меня Ройзман этой фотографией.
Понимаете, я живу сейчас, и мне не стыдно в этом признаться, с ощущением стыдного бессилия и полной ненужности всего, что я делал в предыдущие 55 лет. Начиная с рождения и кончая литературой моей. Тем, что он взял с собой в тюрьму мою книгу, он не просто меня реабилитировал, он за все время моей жизни литературной сделал самый большой подарок. И мне не отдариться никогда. Женька, Евгений Владимирович, я так тебе благодарен! Я вечно тебе буду признателен. Дай Бог тебе здоровья и сил. Спасибо! Хотя я и так к тебе относился восторженно.
Так вот, что касается этого действия властей. Ройзман замечательно сам сформулировал, не зря он большой поэт: я отрицаю не свою вину, я отрицаю событие преступления. Его не было действительно. И он не имеет доступа ни в одну социальную сеть, кроме фейсбука, которого он лишен официально с августа. Он не имел ни полномочий, ни желания, ни возможности выходить ни в какую другую социальную сеть. Тем более во ВКонтакте, которая имеет совершенно недвусмысленную репутацию. Подчеркиваю — недвусмысленную, а то ведь они еще и иск подадут.
Так вот, я говорю о том, что Ройзман является сейчас объектом, а для него, кстати, роль объекта непривычна, он же в общем-то очень субъектный человек, является объектом самой глумливой, самой циничной, самой недвусмысленной расправы. Я хочу сказать, что это расправа не просто с народным мэром. Это расправа с абсолютным кумиром Екатеринбурга.
Все знают, какую роль играет Ройзман в жизни Екатеринбурга. Вот он подлинный организатор, подлинный центр народной солидарности. Когда проблемы неразрешимые, идут к Ройзману. И он ее решает не за счет какой-то мафии, не за счет каких-то криминальных связей, не за счет денег, привлеченных от благотворителей. Он решает ее за счет привлечения к этому всех, кто может помочь, за счет солидарности горизонтальной. А страшнее горизонтальной солидарности для современной российской власти нет ничего.
Поэтому они глумливо, грязно, подло пытаются свести счеты с человеком, который для Екатеринбурга – символ именно солидарности. Но у меня есть серьезные подозрения, что не в том сейчас статусе, не в том сейчас положении российская власть, чтобы позволять себе такие эксперименты. С Екатеринбургом шутки плоховаты.
И какого только компромата на Ройзмана не сбрасывали на протяжении всей его жизни, с Ройзмана это, как с гуся вода. Люди видят, что он делает реально.
Он не белый и пушистый. В его жизни много было всякого. Он сам мне говорил, у парня с Уралмаша другой биографии не бывает, но все-таки с парнями с Уралмаша, мне кажется, лучше не шутить. Поэтому, у меня есть твердая уверенность в том, что Ройзмана будут выдавливать из страны. Именно не сажать, хотя есть и такой вариант, а выдавливать. А с этим ничего не выйдет. Вот здесь, мне кажется, тот случай, когда нашла коса на камень.
— Алексей Венедиктов и Дмитрий Муратов попросили администраторов групп в соцсетях, в которых использована фамилия Евгения Ройзмана, эти группы закрыть. Как раз потому, что на 14 суток Евгений Ройзмана посадили из-за поста в такой группе, к которой он отношения даже не имеет. Но, как вы думаете, ну закроют эти группы, неужели они не найдут другой предлог при необходимости? Мы знаем, что Алексей Венедиктов и Дмитрий Муратов — это два человека, которые всегда обращались в суд. Например, когда было дело Голунова. Или куда-то еще в органы, писали поручительства многочисленные за людей, которых несправедливо преследуют. А вот теперь получается, что туда не обратиться? Обращаются вот к людям просто, которые могут помочь хотя бы так. Хотя бы просто закрыть свои группы.
— Знаете, есть у меня такой пароль на все случаи жизни: Платон мне истина. Я своих друзей не сдаю. И когда есть возможность не осудить их публично, друзей, которым я многим обязан, Муратову так просто жизнью, я воздерживаюсь. Можно я не буду комментировать это заявление?
— Да. Можно конечно. Я не в том смысле. Я это именно как явление.
— Спасибо. Я считаю это заявление шагом ошибочным. Комментировать это я не буду. Это компромиссная паллиативная мера. Венедиктов и Муратов находятся в крайне уязвимой позиции. Венедиктова и Муратова я люблю. Я многим им обязан. Это их заявление я комментировать не буду.
— Международный суд в Гааге выдал ордер на арест Владимира Путина. Как как вам в принципе такая мера, как арест Владимира Путина?
— Международный суд в Гааге всего лишь несколько забежал вперед. То, что такая мера рано или поздно будет, если мы все доживем, включая потенциальный арест, это, по-моему, очевидная штука. На то, что они выдали этот ордер, в Кремле, конечно, посмеются. Посмеются с обычной для Путина теперь глумливой такой пацанской ухмылочкой. Ну попробуйте. Посмотрим, как вы будете арестовывать лидера ядерной державы. У него эта ухмылка такая пацанская появилась недавно. Это уже всеми отмечено. Это еще одно пробитое дно. И он с другим выражением сейчас ничего не говорит. Вот послушайте, как он рассказывал про русаков и прусаков, совершенно ненужную и не относящуюся к делу историю, но он наслаждался общественным вниманием. Я сейчас буду нести чушь, а вы будете слушать. А я вам дам носки понюхать, а вы будете нюхать. Я сяду вам на лицо, а вы будете улыбаться дипломатично. Вот так это будет выглядеть.
Но со стороны Гаагского суда, это даже не троллинг, это открытая прямая пощечина. Это ничего не изменит, но для репутации страны — это очень нехорошо.
— Ну какое-то воодушевляющее все равно возникло чувство при чтении этой новости. Не знаю, правда, с чем его связать.
— Понимаете, возникло чувство, что есть по крайней мере одна институция, одна инстанция в мире, которая а) не боится назвать международного преступника международным преступником и б) которая проводит объективное расследование и знает правду.
В эпоху постправды любая юридическая мера, любое напоминание о законе, о незыблемом авторитете это всегда хорошо. Путин – не авторитет. У Путина опора на человеческую низость. Это хорошая опора, но не очень надежная, и человеческая низость — это не лучший объект для солидарности. На нее не очень-то обопрешься. Побегут довольно быстро. Гаагский суд — это организация с некоторым моральным авторитетом, и посмотреть на то, как они сейчас действуют, приятно.
