Судебные процессы в России – открытые и гласные… по Конституции. На практике же, если вы захотите поддержать политзаключенного или осветить политический процесс в СМИ, на заседание вас вполне могут не пустить. Почему и как это происходит, рассказывает «Полигон».
22 марта 2023 года слушательница Екатерина Стаценко, как обычно, пришла на заседание по делу Саши Скочиленко в Василеостровском районном суде Санкт-Петербурга. Но в зал заседаний ее не пустили: у входа стоял пристав и сверял паспорта людей с некой бумажкой. «Вы в списке плохих людей», — сказал он Стаценко. В том же «списке» оказались друг Саши Алексей Белозеров и ее девушка Соня.
Это – не случайность, а закономерность. В России все чаще незаконно не пускают граждан на судебные заседания по политическим делам, даже если они формально открыты. Суды стремятся избегать большого скопления людей: возможно, опасаются беспорядков.
За закрытыми дверями. «Зачем вы ходите, провокации устраиваете?»
По закону любой гражданин имеет право прийти в суд. Для этого не надо быть участником процесса, родственником или другом подсудимого. Такое право гарантируется 123 статьей Конституции РФ: «Разбирательство во всех судах открытое». Однако есть ситуации, когда не пустят никого, кроме непосредственных участников.
Самый радикальный способ не допустить публику на судебный процесс – просто закрыть его. Для этого есть четко описанные в законе основания. Например, уголовное преступление совершило лицо до 16 лет или на заседании может быть разглашена гостайна.
Закрывали заседания по делу оппозиционного политика Владимира Кара-Мурзы; незаконно мобилизованного в Санкт-Петербурге Сергея Кулика; дело Виктории Петровой о «фейках»; оспаривание признания Фонда домов прав человека нежелательной организацией и другие.
Порой точные причины закрытия процесса нам неизвестны. Так, в 2024 году в закрытом режиме провели суд над Алиной Олехнович и Иваном Трофимовым. Студентка и выпускник ВШЭ обвинялись в участии в подпольных штабах Навального. Причина закрытия все еще неизвестна – на первое заседание мониторов правозащитной организации «Гражданский контроль» не пустили, а на официальный запрос ответили отпиской.
Впрочем, на заседания по Трофимову и Олехнович не пускали еще до закрытия процесса. Наблюдательница «Гражданского контроля» рассказала «Полигону»: «5 февраля, перед первым заседанием по существу, я видела, как подсудимых завели в зал заседаний. Пристав знала, что слушатели есть и ждут. Но нас не позвали и просто начали заседание без нас. Может, это было и без умысла, просто забыли. А перед заседанием 16 февраля моя знакомая, с которой мы в суд пришли вместе, позвонили в приемную судьи Жуковой с вопросом, можем ли мы попасть на дело. Нам ответили, что процесс закрыт. Когда мы попытались узнать основание для закрытия, секретарь судьи ответила: «Я вам ничего говорить не буду, так и запишите в свой диктофон»».
Кроме того, «Гражданский контроль» сообщил «Полигону», что после первого заседания на некоторое время пропала с сайта суда карточка дела. Наблюдательницам этим напрямую хвастались родители Олехнович: «Девушки, зачем вы ходите, провокации устраиваете? Уже даже из баз удалили дело!». Но даже если процесс закрыт, удалять информацию о деле незаконно. В постановлении Пленума Верховного Суда РФ «Об открытости и гласности судопроизводства и о доступе к информации о деятельности судов» сказано: «Судам следует учитывать, что информация о разбирательстве дела в закрытом судебном заседании должна быть общедоступной».
Как не пустить на заседание, если по закону нельзя, но очень хочется
Для сокращения количества публики на заседании используют самые разные методы. Метод «в лоб» – пристав просто блокирует дверь и не пускает в зал.
Слушательница по делу Димы Иванова (осужденный за «фейки» после публикации поста о Буче студент МГУ) Надежда рассказала «Полигону»: «Мы были на апелляции по мере пресечения. В зал зашла адвокат, Мария Эйсмонт, а дальше в дверях встал пристав и больше никого не пустил. При этом про закрытое судебное заседание речи никакой не было. Просто огромный пристав, не “шкаф”, а “шкаф с антресолями”, стоял в небольшом проходе в зал и никого не пускал. Через некоторое время мы спросили (там было много людей): «Вы нас на оглашение-то пустите? «. Он вообще на нас не реагировал. Потом вышла адвокат и сказала: «Все уже без вас зачитали, все оставили в силе»».
Слушательницу Анну в Тверском районном суде Москвы не пустили на заседание с аргументом «ничего интересного не будет». Она рассказала «Полигону»: «В тот день потоком слушали иски к Минюсту против признания иноагентами разных СМИ – «Медиазоны», «Дождя», «Republic» и других. Кто-то из аппарата суда выходил и вызывал тех, до кого дошла очередь. Я подошла ко входу, сказала, что я слушатель, и этот человек мне заявил: «Да ничего интересного не будет». Я ответила: «Я знаю, что ничего интересного не будет, тем не менее, дело открытое и я могу его прослушать». Он еще раз повторил, что интересного не будет, и закрыл дверь перед моим носом».
Конечно же, описанная ситуация – прямое нарушение 123 статьи Конституции об открытом и гласном судебном разбирательстве (а также ст. 9 ФКЗ «О судебной системе Российской Федерации»). Нельзя не пустить человека на заседание просто потому, что там «неинтересно».
Можно прибегнуть к более изящным способам. Скажем, пригнать на суд как можно больше «добровольцев», которые займут пол-зала – тогда настоящей группе поддержки политзека физически не останется места. Например, так было на судах по делу о «военных фейках» против Алексея Москалева, который известен тем, что его дочь полиция забрала прямо из школы за антивоенный рисунок. Когда заседания по Москалеву проходили в Ефремове Тульской области, первые 2-3 скамьи занимали члены местной ветеранской организации «Пламя». А на апелляции по его же делу в Тульском областном суде половину зала заняли студенты, которые отказались ответить журналистам, где они учатся.
Иногда приставы «обманывают» слушателей. Они говорят, что позовут всех на заседание и закрывают дверь в зал, а потом просто никого не зовут и проводят заседание без публики. Так случилось 5 февраля 2024 года в Хорошевском районном суде Москвы на уже упомянутом деле Трофимова и Олехнович, а также минимум на одном из заседаний по делу Скочиленко. Люди сами не стучатся в зал, потому что в большинстве случаев приставы или помощник судьи действительно открывают дверь и говорят, когда можно войти.
Можно воспользоваться бюрократическими накладками. Например, заседания по делу драматурга Светланы Петрийчук и режиссера Евгении Беркович в Замоскворецком районном суде Москвы ставили на конец рабочего дня, допустим, за 2 часа до закрытия суда. Но в судах очень часто график заседаний смещается из-за того, что конвой долго везет подсудимых или предыдущие дела рассматриваются дольше, чем рассчитывалось. Таким образом, заседание Петрийчук и Беркович начиналось в 6 часов вечера, когда суд формально уже закончил работу – и на этом основании слушателей не пускали в здание.
Один из появившихся после пандемии и особенно популярный в Санкт-Петербурге вариант – не пускать в здание суда под предлогом риска распространения ковида.
Другие удобные предлоги – ЧП в здании суда. Слушательница по делу Виктории Петровой (осуждена за «фейки» об армии и отправлена в психбольницу) рассказывает «Полигону»: «На одном из заседаний нас всех вывели из здания суда (меня и других слушателей), сказав, что якобы здание заминировано. А тех, кто пришел на другие процессы, не трогали, и они продолжали находиться в здании».
«Синдром вахтера»
Бывает так, что приставы в суде самодурствуют и препятствуют слушателям без чьего-либо указания. Екатерина Стаценко из Санкт-Петербурга рассказала «Полигону», что у нее было несколько случаев, когда приставы пытались запретить ей входить в зал суда, «потому что не положено». Стаценко требовала позволить ей спросить у судьи, и судья спокойно разрешала пройти.
Слушательница из Ростова-на-Дону также рассказала «Полигону» о произволе приставов:
«Уже не помню, к кому ходила на заседание. Пристав не хотел пускать, возмущался, сказал, что без разрешения суда не впустит на заседание, что я не имею права присутствовать. Но вмешалась секретарь и сказала ему, что знает меня и все нормально (до этого на других заседаниях с ней виделись). Пристав еще повыпендревался, но пустил на суд. Потом были у него попытки ко мне придраться, хотя я ничего не нарушала, просто держала телефон, например. Но злобного взгляда секретаря хватило, чтобы его утихомирить».
А если пристав в глубине души понимает, что неправ, слушатель может и сам его пристыдить. Собеседница из Санкт-Петербурга рассказала нам: «Один раз я ездила в маленький суд в Ленинградской области на заседание, где мужчина судился с военкоматом. Меня очень долго не хотел пускать пристав. Уже собираясь уходить, я сказала ему: «Наши суды честные, справедливые, открытые, и в этом может убедиться абсолютно любой человек, придя на любое заседание. Я горжусь нашими судами». И спросила, гордится ли нашими судами он. После этого он меня пропустил».
«Я добилась равного поражения в правах»
Слушатели по политическим делам сталкиваются с тем, что можно назвать «избирательным правоприменением». Бывший наблюдатель «Гражданского контроля» Майя рассказывает «Полигону» о том, как проходили суды по делу правозащитника Олега Орлова (осужден за «дискредитацию» армии) в Головинском районном суде Москвы: «До 10 часов (заседание в 11) пускают всех, а потом очередь скапливается, приставы начинают перекрывать проходную и демонстративно пускают в здание суда только тех, кто не к Орлову». Майя связывает это с тем, что все желающие физически не смогут попасть в зал, а столпотворения в коридоре приставы боятся, поэтому искусственно ограничивают число слушателей по делу.
Активистка из Санкт-Петербурга Ануш Панина часто ходит на суды по делу Саши Скочиленко (это девушка, которая еще весной 2022 года меняла ценники в магазине на антивоенные высказывания. – «Полигон медиа»). Когда приставы ведут Скочиленко в зал суда или уводят оттуда, они просят людей освободить коридор, по которому пройдет конвой с заключенной. Но есть деталь: если в том же коридоре, где ведут Скочиленко, сидят ожидающие по другому делу, их уйти никто не просит.
Ануш рассказала «Полигону»: «Однажды, когда так было в очередной раз, я просто пошла села к тем, кто ждал другое заседание. Приставы 6 минут переглядывались, шептались и с кем-то созванивались. В итоге они попросили всех выйти из коридора. Даже тем людям, что ждали свое заседание, было весело. Мы шутили, что я добилась равного поражения в правах».
Мы попросили волонтера-помощника юриста «Гражданского контроля» Даниила Шмидта прокомментировать, имеют ли приставы право просить слушателей уйти из коридора перед конвоированием.
Даниил Шмидт отвечает: «По обычаю и по возможности конвоирование происходит как можно дальше от слушателей/участников процесса. То есть часто можно встретить ситуацию, когда конвой просит всех выйти на лестничную площадку суда и подождать, пока подсудимого заведут в зал. Такова сложившаяся практика. Таким образом, «перекрытие коридоров» укладывается в практику. Более того, формально это помогает обеспечивать безопасность подсудимого(ой), а также участников и слушателей, а это, вообще-то, обязанность службы ФСИН, что говорится в ст. 1 Указа Президента РФ № 1314 «Вопросы Федеральной службы исполнения наказаний»».
Но даже если так – просить отойти явно стоит всех слушателей, а не только «политических».
Незаконные запреты
В российских судах есть и другая распространенная, а в Москве – практически повсеместная практика, которая точно незаконна. Это запрет на фото- и видеосъемку в коридоре. Из московского суда пристав за такое может просто выгнать.
В то же время, в п.2 ч.1 ст. 152.1 ГК РФ «Охрана изображения гражданина» указано, что фотографирование в местах, открытых для свободного посещения, не требует согласия тех, кто попадает в кадр. А коридор суда – как раз такое свободное для посещения место. Вот во время судебного заседания без разрешения, действительно, нельзя снимать никого.
Совсем недавно слушатели зафиксировали новый «тревожный звоночек»: запрет на аудиозапись. Это произошло на заседании по административному делу против журналистки Антонины Фаворской (Кравцовой). Слушательница Евгения рассказывает «Полигону»: «Секретарь перед началом разъяснила слушателям права и походя сказала о запрете аудиозаписи (для слушателей, не для прессы). Судья потом это повторила. Никто не возмутился, возможно, не обратили внимания. Но во время приговора секретарь повторила , что аудиозапись слушателям запрещена. Вот тут все услышали и дружно возмутились, напомнив про закон (ч. 5 ст. 241 УПК РФ устанавливает, что лица, присутствующие в открытом судебном заседании, вправе вести аудиозапись и письменную запись – «Полигон медиа»). Секретарь и судья нам не возразили и больше к этой теме не возвращались».
В истории все закончилось благополучно, однако сам факт попытки запрета аудиозаписи – очередной «тревожный звоночек».
«Сотрудники ФСИН говорили, что всех нас надо на передовую на СВО»
Случается, что слушатели сталкиваются с угрозами и подозрительным отношением. Ксения Нейштадт, приходившая на заседание по делу Артема Кригера в Москве (задержанный при освещении митингов против мобилизации журналист «SotaVision». – «Полигон медиа») рассказала «Полигону»: «Перед заседанием сотрудники ФСИН говорили, что всех нас надо на передовую на СВО».
Пожелавший сохранить анонимность слушатель из Ростова-на-Дону поделился с «Полигоном» такой историей: «Это было перед делом над пленными из «Азова». Я искал зал и решил попросить помощи у группы людей. Мне подсказали зал, но заодно прокурор по делу «Азова» спросил: «Вы из какой-то организации?». Я ответил, что я студент. Тогда прокурор дополнил: «Ну, вы у нас на карандаше, если что»».
«Еще иногда судьи и прокуроры на других заседаниях мне удивляются. Обычно на эти заседания никто не ходит, вот они и интересуются. Помню, однажды прокурор прямо на заседании резко потребовал у меня назвать свою фамилию. Я ему ничего не ответил. В остальном, прям чего-то жесткого не было», – добавляет тот же слушатель.
То, что слушатели по политическим делам действительно «на карандаше», подтверждается и другими фактами. На любых политических процессах присутствуют сотрудники Центра «Э», которые фотографируют пришедших. Историю про ФСБ рассказала «Полигону» еще одна анонимная слушательница из Ростова-на-Дону:
«Это было на одном из заседаний у Якуба Хашагульгова (житель Ингушетии, обвинен в теракте на рынке во Владикавказе в 2010 году. – «Полигон медиа»). К нему пришла я, мой знакомый и двое незнакомых мне мужчин атлетического телосложения, в возрасте от 30 до 45 лет.
Они спросили, родственники мы или нет. Мы ответили, что студенты. Далее последовали еще вопросы в духе, что за вуз, факультет и т.д. Я тоже уточнила у них, кто они, они сказали, что тоже студенты. А когда нас пустили в зал и мы расселись, я увидела у них блокноты ФСБ России. Они конспектировали всю информацию.
Когда мы пришли на следующее заседание и прошли КПП, после записи наших данных в журнал выбежал начальник приставов, забрал наши паспорта и быстро побежал в кабинет делать ксерокопию или скан. Когда мы начали говорить о том, что это незаконно и мы не давали согласия на копию наших документов, он ответил, что наше присутствие уже является согласием на обработку наших персональных данных. Паспорта он нам вернул. Долго кричал, что мы тут самые умные и вообще “офигевшие”. В этот же день присутствовали и “студенты” из ФСБ, я так понимаю, что наши паспорта нужны были им».
Слушатель из Санкт-Петербурга рассказал «Полигону» несколько историй, в которых сталкивался с угрозами и даже насилием.
«На деле Олега Белоусова (обвинен в «фейках об армии». – «Полигон медиа») пришлось буквально физически прорываться внутрь через препятствовавших сотрудников полиции и судебных приставов. Однако далее я был фактически вышвырнут из зала не представившимися сотрудниками конвоя в черных масках с применением физической силы, без предъявления каких-либо требований или предупреждений».
Даниил Шмидт комментирует: «Право на применение физической силы гарантировано судебным приставам, например, ст. 15-18 118-ФЗ «Об органах принудительного исполнения Российской Федерации». Вопрос, конечно, в порядке применения физической силы. Приставы часто этому не подчиняются, по крайней мере, я ни разу не видел на видео приставов, которые бы предупреждали о применении физической силы. С другой стороны, если присмотреться внимательно к абзацу 2 ч. 2 ст. 15 вышеупомянутого 118-ФЗ, можно увидеть, что приставы не всегда обязаны предупреждать об этом. Злоупотребляют ли они этим правом или нет, я оставляю этот ответ на совести прочитавшего».
Наш собеседник из Петербурга продолжает: «Однажды судья по делу Дмитрия Груздова (обвинен в «дискредитации армии». – «Полигон медиа») не пустила меня на открытое заседание. Я пошел в приемную, чтобы подать жалобу председателю суда, однако возле входа ко мне практически вплотную подошел судебный пристав. Он угрожающим тоном потребовал, чтобы я покинул здание суда, называя в качестве основания лишь то, что я «слишком много себе позволяю». По его движениям, мимике и изменению голоса было заметно, что он теряет контроль над собой и готов не только применить физическую силу, но и начать меня бить.
На одном иске к военкомату между мной и судьей произошел такой диалог:
Судья: Вы кто?
Я: Слушатель.
Судья: За дверью.
Я: Почему?
Судья *повысив голос*: За дверью.
Я: Почему?
Судья *переходя на крик*: За дверью!
Я: Обоснуйте свое требование.
Судья: Вот когда я обсужу вопрос, если стороны не будут возражать, тогда я вас приглашу! Сейчас за дверь!
Я вышел из зала, оставив дверь слегка открытой. Предсказуемо оказалось, что судья ввела меня в заблуждение: никакого обсуждения возможности моего присутствия с участниками процесса не велось, суд даже не думал возвращаться к этой теме».
Мнение правозащитников
«Полигон» обратился к председателю «Гражданского контроля» Елене Шаховой с несколькими вопросами о политических судах в России.
– Наблюдаете ли вы какую-то динамику в плане прозрачности судебных процессов? «Гражданский контроль», судя по информации на сайте, работает с 1992 года. Что, на ваш взгляд, самое важное с тех пор менялось?
– В части прозрачности судебных процессов я бы отметила два самых значимых события. Первое – появление в 2008 году 262 ФЗ «Об обеспечении доступа к информации о деятельности судов». Наша правозащитная организация приложила к этому очень много сил. И то, что сейчас мы смотрим расписание судебных заседаний на сайте суда, уточняем, когда был назначен тот или другой судья, распечатываем решения судов с сайтов судов и проверяем судебную статистику на сайте Судебного департамента – это потому, что есть этот закон. Второе – это пандемия. Ничто не нанесло большего удара по прозрачности правосудия как в России, так и по всему миру как пандемия. Суды в течение двух лет фактически рассматривали дела в закрытом режиме.
– Неужели вообще все дела во время ковида рассматривались закрыто?
– На все 100%, конечно, нельзя утверждать. Пандемия продолжалась два года, но с разной интенсивностью. На какое-то время суды открывались для слушателей, потом снова закрывались. У нас есть подробный отчет на эту тему.
[«Полигон» ознакомился с отчетом «Гражданского контроля» «Соблюдение права на справедливый суд в условиях Covid-19». На странице 6 сказано: «Суды полностью закрыли для публики с 19 марта до 11 мая 2020 года. С 12 мая 2020 года только некоторые суды стали допускать посетителей, другие практически не компенсировали ограничение доступа в суд, случаи проведения прямых трансляций судебных заседаний – единичны».]
– Почему идет тренд на закрытие процессов? Чего добиваются судьи или их начальники?
– Принцип гласного отправления правосудия – это очень древний принцип, ему уже несколько тысячелетий. Он также закреплен в 123 статье Конституции России, которая гласит: «Разбирательство во всех судах открытое».
Почему такой принцип существует? Потому что по идее судебная система работает в интересах общества. Когда постановляется приговор по уголовному делу, судья говорит и в приговоре написано: «именем Российской Федерации». А если от имени всех – то от имени каждого. Соответственно, любой человек должен иметь возможность прийти в суд и убедиться, что правосудие совершается независимым и беспристрастным судом. Только в этом случае можно будет говорить о справедливости.
Таким образом, ответить на вопрос очень просто: судебные процессы закрывают, потому что суд боится, что народ увидит: он (суд) НЕ независимый и НЕ беспристрастный, он принимает решения в интересах исполнительной власти.
Что касается тренда, то я бы не была так категорична. Во-первых, все случаи, когда судебный процесс полностью или в части можно закрыть, перечислены в процессуальных кодексах. В эти законодательные акты изменения в последнее время не вносились. В вопросе гласности суды также обязаны руководствоваться постановлениями пленумов Верховного суда РФ, в эти документы также не вносилось каких-либо изменений. Не принималось и новых документов, ограничивающих принцип гласности судебного разбирательства.
Если взглянуть на судебную статистику, то мы выясним, что 7 лет назад количество уголовных дел, которые рассматривались в закрытом режиме, составляло примерно 1,5% от всех дел, а сейчас произошел рост, и это количество – 3% от всех дел. Конечно, произошел рост в 2 раза, однако все равно количество дел, которые рассматриваются в закрытом режиме, чрезвычайно мало.
Увеличение числа дел, которые рассматриваются в закрытом режиме, связано с появлением новых составов в Уголовном кодексе, которые связаны государственной тайной и другими тайнами (их больше 20 видов – медицинская, нотариальная, коммерческая, адвокатская, банковская и т.д.).
– Чего ждать в будущем? Будут ли все более-менее громкие дела закрытыми? Удастся ли как-то переломить ситуацию? Если да, то как?
– Не думаю, что стоит ожидать закрытия всех громких процессов. Следует ждать увеличения числа судебных процессов по уголовным делам о разглашении государственной тайны: эти дела будут слушаться в закрытом режиме. Что касается судебных процессов против гражданских активистов и политической оппозиции, то думаю, что их закрывать не будут.
Скоро состоятся судебные процессы против тех, кто протестовал на президентских выборах. Они пройдут в открытом режиме, потому что, как я уже говорила при ответе на второй вопрос, власть предержащим надо продемонстрировать, что бывает с теми, кто не согласен с генеральной линией партии.
– А какой тогда прогноз по открытым заседаниям? Будут ли из них все интенсивнее «выдавливать» активистов?
– Да, будут продолжать выдавливать. Чтобы показать судьбу несогласных, достаточно пустить на суд только провластные СМИ.
Некоторые имена изменены по просьбе источников.
